26 февраля (11 марта) председатель Совета министров князь Николай Голицын, воспользовавшись имевшимися у него на руках бланками царских указов, приостановил заседания Государственной думы. Депутаты формально подчинились "императорскому" указу, но не стали разъезжаться из Петрограда и продолжили свою работу в режиме "частного совещания".
"Государь, спасите Россию, ей грозит унижение и позор. <…> Государь, безотлагательно призовите лицо, которому может верить вся страна, и поручите ему составить правительство, которому будет доверять все население. За таким правительством пойдет вся Россия <…> В этот небывалый по своим ужасающим последствиям и страшный час иного выхода нет и медлить невозможно".
"Занятия Государственной думы указом Вашего Величества прерваны до апреля. Точка. Последний оплот порядка устранен. Точка. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. Точка. На войска гарнизона надежды нет. Точка. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Точка. Убивают офицеров. Точка. <…> Гражданская война началась и разгорается. Точка. Повелите немедленно призвать новую власть на началах, доложенных мной Вашему Величеству во вчерашней телеграмме. Повелите в отмену Вашего Высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты. Точка. <…> Государь, не медлите. Точка. Если движение перебросится в армию — восторжествует немец и крушение России, а с ней и Династии неминуемо. Точка. <…> Час, решающий судьбу Вашу и Родины, настал. Точка. Завтра может быть уже поздно".
Между тем царь, как писал Павел Милюков, "удовлетворялся сравнительно успокоительными телеграммами Протопопова (министра внутренних дел. — Прим. ТАСС) и не обращал внимания на тревожные телеграммы Родзянко". 27 февраля (12 марта) он сказал министру императорского двора графу Владимиру Фредериксу: "Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать".
Дума, не услышанная царем, оказалась в двойственном положении. Депутаты не поддерживали восстание, но восставшие сохраняли уважение к Думе.
К Таврическому дворцу, в котором проходили заседания Думы, пришла революционная толпа из 25–30 тысяч человек, среди которых было много вооруженных солдат. Депутаты наблюдали приближение толпы с тревогой, однако митингующие фактически пришли к Думе за помощью, не зная, что делать дальше. "От Думы <…> они ждали не признания, а защиты", — писал Милюков.
Между тем Александр Керенский, бывший на тот момент депутатом, утверждал позже в своих воспоминаниях, что это он вызвал восставших солдат в Думу. "Уходя утром из дома, я успел позвонить нескольким из моих друзей и попросил их отправиться в охваченные восстанием военные казармы и убедить войска идти к Думе", — писал Керенский. Он оправдывал вызов войск к Таврическому дворцу необходимостью "защитить Думу, если она подвергнется нападению войск, сохранивших верность правительству". Только вот таких войск ни в Петрограде, ни где-то еще фактически не было.
С этого момента части приходили на «паломничество» к Думе одна за другой. Находившиеся у него под командованием гвардейские экипажи привел даже великий князь Кирилл Владимирович – двоюродный брат Николая II.
Правительства к тому моменту уже не существовало. Как писал Василий Шульгин, "оно попросту разбежалось по квартирам". "Правительство ушло как будто даже раньше, чем кто-либо этого потребовал", — добавлял он. Постепенно царские министры были арестованы. Часть из них сдались сами, чтобы избежать расправы.
Тем временем запрудившая здание Таврического дворца толпа ждала от Думы каких-то действий. Родзянко говорил: "Я не желаю бунтоваться. Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать. <…> Против верховной власти я не пойду, не хочу идти. Но, с другой стороны, ведь правительства нет. <…> Как же быть? Отойти в сторону? Умыть руки? Оставить Россию без правительства? Ведь это Россия же, наконец!"
В этот же день депутаты Государственной думы образовали Временный комитет, в который вошли 13 человек. "Чтобы успокоить страсти и предотвратить истребление офицеров и чиновников, Временный комитет решил принять на себя роль правительства", — телеграфировал Родзянко на следующий день императору.
Одновременно с Временным комитетом Думы 27 февраля (12 марта) в Таврическом дворце образовался Совет рабочих депутатов во главе с меньшевиком Николаем Чхеидзе. Совет незамедлительно начал рассылать по городу призывы к рабочим и солдатам избрать своих представителей.
Так возникло двоевластие, началась "нарастающая борьба с исполкомом совдепа", как писал Василий Шульгин. "Получается нечто двуглавое, но отнюдь не орел", — констатировал он.
Одним из членов Временного комитета стал товарищ (заместитель) председателя Петросовета Александр Керенский, который сам себя называл "заложником демократии". Шульгин писал о Керенском в те дни: "Точки опоры", на которых нельзя было стоять, но по которым можно было перебегать, были те революционные связи, которые Керенский имел <…> Вот почему на первых порах революции (помимо его личных качеств как первоклассного актера) Керенский сыграл такую роль". Сам Керенский позже признавался, что бесконечные встречи прибывающих в здание Думы войск вызывали у него "чувство пьянящего восторга". Пьянящими, возможно, были не только встречи: позже Керенский вспоминал, что "в изнеможении впадал в полуобморочное состояние на пятнадцать-двадцать минут, приходил в себя, выпив стакан коньяку или черного кофе".
Последние верные императору части во главе с генерал-лейтенантом Сергеем Хабаловым, укрепившиеся в Адмиралтействе, сдались. Позже на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Хабалов рассказывал, что войска "просто разошлись — постепенно, оставив орудия".
Полиция была распущена. Одновременно с этим создавалась милиция. Революционная толпа громила полицейские участки и массово арестовывала городовых, которые зачастую опять-таки сдавались сами, чтобы не попасть под самосуд. "Керенский дал лозунг: "Государственная Дума не проливает крови". Поэтому Таврический дворец был прибежищем всех тех, кому угрожала расправа революционной демократии", — писал позже Василий Шульгин.
"Кошмарная каша, в которой перепутываются: бледные офицеры; депутации, "ура", "Марсельеза"; молящий о спасении звон телефонов; бесконечная вереница арестованных; хвосты несчетных городовых; роковые ленты с прямого провода; бушующий Родзянко; внезапно появляющийся, трагически исчезающий Керенский; <…> двусмысленный Чхеидзе <…>. Минутные вспышки не то просветления, не то головокружения, когда доходят вести, что делается в армии и в России".
Помимо полицейских, самосуды в дни Февральской революции устраивались и над офицерами. Особо "отличились" в этом отношении матросы Балтийского флота, где офицеров просто бросали за борт. Только 3–4 (16–17) марта на флоте так были убиты десятки офицеров, в том числе командующий флотом адмирал Адриан Непенин.
К Петроградскому совету рабочих депутатов присоединился Совет солдатских депутатов петроградского гарнизона. В тот же день объединенный Совет рабочих и солдатских депутатов издал знаменитый Приказ №1 "по гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения", в котором среди прочего говорилось:
Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах <…> и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов <…>.
Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
Приказы военной комиссии Государственной Думы следует исполнять за исключением тех случаев, когда они противоречат постановлениям и приказам Совета рабочих и солдатских депутатов.
Всякого рода оружие, как то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам <…>.
Приказ касался только петроградского гарнизона, однако он очень быстро "утек" и распространился по всей армии, в том числе во фронтовых частях, и привел к фатальному падению уровня дисциплины в войсках.
Тем временем в ночь на 28 февраля (13 марта) Николай II выехал из Ставки в Царское Село. На тот момент он все еще был намерен подавить восстание. Он даже рассматривал вариант повернуть на Москву и организовать там сопротивление революции. Однако сутки спустя император был остановлен в Малой Вишере под Новгородом, так как дальнейшие станции уже были заняты восставшими войсками, а назначенный Временным комитетом Государственной думы комиссар по железнодорожному сообщению Александр Бубликов уже распорядился в любом случае остановить царский поезд на станции Дно, через которую пролегал путь в Царское Село. После этой остановки Николай стал задумываться о "конституции", но принял решение повернуть на Псков под защиту командующего Северным фронтом генерала Николая Рузского.
Лишь прибыв в Псков вечером 1 (14) марта и окончательно поняв безвыходность своего положения, он согласился на формирование правительства, подотчетного Государственной думе.
Но на тот момент такой уступки было уже недостаточно.
