Зима 1916–1917 годов выдалась необычно холодной. Средняя температура в те месяцы составляла минус 26,5 градуса, а местами доходила до минус 43. Из-за таких морозов один за другим стали выходить из строя сотни локомотивов.
Работу железнодорожного транспорта, и без того нарушенную войной, осложняли еще и снежные заносы, которые некому было расчищать, так как миллионы мужчин ушли на фронт. В итоге к концу зимы на путях простаивали около 57 тысяч вагонов.
В феврале 1917-го в Петрограде начались перебои с хлебом. Хотя в городе было достаточно муки, топлива для пекарен не хватало. Кроме того, как указывал месяц спустя на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства командующий Петроградским военным округом в дни революции генерал Сергей Хабалов, "мука не перепекается, прячется про запас, если же перепекается — в хлеб для лошадей или продается в уезд". Он также жаловался комиссии на то, что "пекаря все забраны на военную службу". "Мы подали прошение о том, чтобы пекарей освободили, потому что с теми, которые остались, сладу нет, не работают, пьянствуют", — сетовал Хабалов.
Это была последняя капля…
Наконец в городе начались забастовки. 18 февраля (3 марта) из-за отсутствия топлива остановился Путиловский завод — не градообразующее, конечно, предприятие, но одно из крупнейших в городе и чрезвычайно важных и для него, и для страны в целом, особенно во время войны. Кстати, теперь улица, на которой находится бывший Путиловский завод (сейчас он Кировский), называется проспектом Стачек именно в честь событий тех дней.
Занимавший на тот момент пост министра внутренних дел Александр Протопопов, как это явствует из воспоминаний современников, да и из стенограмм его допросов в следственной комиссии, был человеком умственных способностей явно недостаточных для такой должности. А по некоторым данным, он и вовсе страдал психиатрическим заболеванием.
Жорж Морис Палеолог цитировал в своем дневнике министра иностранных дел Николая Покровского: "Я придавал бы этим беспорядкам лишь второстепенное значение, если бы у моего дорогого коллеги был еще хоть проблеск рассудка. Но чего ждать от человека, который вот уже много недель как потерял всякое чувство действительности и который ежевечерне совещается с тенью Распутина? Этой ночью он снова провел два часа, вызывая призрак старца".
Бездарный, если не сумасшедший министр, Протопопов прикладывал значительные усилия для того, чтобы спровоцировать шествие рабочих к Думе еще 14 (27) февраля и расстрелять это шествие из пулеметов. Однако лидер кадетской партии Павел Милюков обратился к рабочим в печати с открытым письмом, в котором призывал их не вестись на провокации Протопопова, и шествие не состоялось. Но это была лишь отсрочка взрыва.
Буквально за день до того, как разразилась буря, 22 февраля (7 марта) император Николай II выехал из Царского Села в Ставку в Могилев, как писал Милюков, "сохранив между собой и столицей только телеграфную и <…> еще менее надежную железнодорожную связь".
Более чем 150-тысячный петроградский гарнизон на тот момент состоял по большей части из резервистов и призывников второй волны, в основном крестьян.
Наконец, в эти дни резко потеплело почти на 20 градусов, как будто природа сама подталкивала людей выйти на улицы.
В городе сложились условия для "идеального шторма".
23 февраля (8 марта), в Международный женский день, на улицы Петрограда вышли тысячи работниц. Они выкрикивали "Хлеба!" и "Долой голод!". В этот день в стачке участвовало около 90 тысяч рабочих полусотни предприятий. Не имея топлива, заводы останавливались один за другим. На следующий день бастовавших рабочих было уже почти 200 тысяч, а еще через день, по разным данным, — от 240 до 300 тысяч, то есть до 80% от общего числа рабочих в городе. Занятия в университете тоже прекратились, и к протестующим присоединялись студенты.
Жители рабочих районов, в частности Выборгской стороны, стягивались в центр города. На митингах, например на Знаменской площади (которая теперь называется площадью Восстания) поднимали красные флаги и выкрикивали уже политические лозунги: "Долой самодержавие!" и "Долой войну!", а также пели революционные песни.
Петроградские власти пытались избежать применения силы, так как видели, что солдаты и казаки не настроены разгонять толпы митингующих. "Я усиленно не желал прибегать к стрельбе", — вспоминал на допросе в следственной комиссии генерал Хабалов.
Тем временем императрица Александра Федоровна писала мужу: "Все жаждут и умоляют тебя проявить твердость".
Николай II телеграфировал генералу Хабалову: "Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией".
"Эта телеграмма — как бы вам сказать? <…> она меня хватила обухом… Как прекратить завтра же? <…> Что я буду делать? Как мне прекратить? Когда говорили "хлеба дать", дали хлеба — и кончено. Но когда на флагах надпись "долой самодержавие", какой же тут хлеб успокоит! <…> Царь велел: стрелять надо… Я убит был, положительно убит! Потому что я не видел, чтобы это последнее средство, которое я пущу в ход, привело бы непременно к желательному результату… <…> Я государю доносил, что я ничего сделать не могу. В ответ на это я получил на другой день извещение, что вместо меня назначен генерал Иванов <…> что генерал Иванов прибудет с войсками, чтобы я продержался до подхода Иванова".
Полиция все-таки начала разгонять демонстрантов выстрелами. Было арестовано около ста "зачинщиков беспорядков".
Считается, что всего в дни революции погибло 169 человек, ранены были не менее тысячи. Справедливости ради нужно заметить, что большинство убийств было совершено в Кронштадте и Гельсингфорсе (Хельсинки), где матросы чинили расправы над офицерами.
Тем временем для усмирения бунта в Петрограде с фронта были сняты две дивизии и еще два батальона георгиевских кавалеров, составлявших личную охрану императора, которые и поступили в распоряжение генерала Николая Иудовича Иванова. С Северного фронта в направлении Петрограда двинулись два полка, считавшиеся лучшими на фронте. Однако они взбунтовались, так же, как и дивизия, снятая с Западного фронта, и оба батальона георгиевцев.
Еще раньше приказы стрелять в людей привели к возмущению среди петроградского гарнизона. Солдаты сразу нескольких полков отказались "стрелять в народ" и перешли на сторону демонстрантов. С их помощью восставшие захватили Арсенал и "Кресты", освободив заключенных.
ЧитатьЗакрыть листовку
На следующий день восставшие разгромили и подожгли петроградское отделение "охранки". Вместе со сгоревшими архивами отделения в Лету канули имена многих секретных сотрудников полиции. Ряд историков считают, что деятельное участие в поджоге принимали сами эти сотрудники.